В 1820 году пятнадцатилетняя Мария познакомилась с А.С. Пушкиным.
Через много лет Мария Николаевна напишет в своих "Записках”: "Во
время этого путешествия, недалеко от Таганрога, я ехала в карете с
сестрой Софьей, нашей англичанкой, русской няней и компаньонкой. Завидев
море, мы приказали остановиться, вышли из кареты и всей гурьбой
бросились любоваться морем. Оно было покрыто волнами и, не подозревая,
что поэт шел за нами, я стала забавляться тем, что бегала за волной, а
когда она настигала меня, я убегала от нее”.
Машенька Раевская играла с волнами, когда другие не осмелились даже
приблизиться к морю, боясь промочить ноги и предпочитая любоваться им
издалека. Александр Сергеевич был впечатлен этой картиной. В ту пору
Пушкин путешествовал вместе с семьей Раевских, которой было очарован.
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Николай Горлов. Пушкин в семье Раевских
Семья Раевских была большая и дружная. Как и подобает семье военного,
они часто переезжали с места на место, поэтому были непритязательными в
быту. Все дети получили прекрасное домашнее образование. Мария говорила
свободно по-французски и по-английски. А чтобы правильно поставить ее
чудесный голос, специально выписали педагога по вокалу из Италии. Пение
Машенька любила более всего и часто пела для гостей. В ее голос
невозможно было не влюбиться.
Польский граф Густав Олизар, предводитель дворянства Киевской губернии, просил ее руки, но ему было отказано.
Очарован пением Марии был и князь Сергей Волконский, который часто стал
бывать в доме Раевских на званых вечерах, где она пела. Возможно, боясь
открытого отказа, князь Сергей сватался к ней в письменной форме и через
ее отца. И согласие он получил тоже от отца Марии, который просто
показал дочери письмо на французском от князя и даже не спросил ее
мнения. Единственное, что Никалай Раевский сказал Марии тогда это: "А кто ж тебя торопит? У Вас будет время подружиться.. Князь прекрасный человек…”
Богатый и знатный князь, возможно, поначалу чем-то напоминал Марии ее
отца. Тоже генерал и тоже герой войны 1812 года. Но она не знала другой
его стороны: кутежи, проказы, дуэли, карточные игры, дерзкая коллекция
портретов Наполеона, постоянная влюбчивость, вольнодумство…
В честь помолвки Раевские и Волконские дали бал, где Мария познакомилась
со своей будущей свекровью и сестрами князя Сергея. На балу, когда
Мария Раевская танцевала мазурку с Сергеем Волконским, у будущей супруги
загорелось платье. Все подумали, что это дурной знак. Только Николай
Раевский и Сергей Волконский назвали это бабьем суеверием. Оба очень
хотели этого брака. "…мои родители думали, что обеспечили мне блестящую
по светским воззрениям, будущность…” – напишет Мария значительно позже.
Венчание состоялось 11 января 1825 года. Невесте было 19, а жениху 37…
Кольца Марии и Сергея Волконских
А потом начались приятные хлопоты первого года в браке. Шторы из Парижа,
посуда из Италии, новая мебель, кареты… Но тогда молодой супруге это
казалось невыносимым. Хотя, возможно, она и лукавила даже перед самой
собой. Ежедневные мелкие хлопоты наводили на нее тоску, но она гордилась
своей новой ролью хозяйки. Сергея Волконского часто не бывало дома.
Ему, свободолюбивому повесе, было труднее всего свыкнуться со своей
новой ролью супруга.
С матерью и сестрой Мария уезжает в Одессу на все лето. Осенью Сергей
забирает ее в свою девизию в Умань, а потом отвозит к ее родителям в
деревню на время родов.
2 января 1826 года Мария Николаевна родила сына Николая. Первые роды
Марии были очень тяжелые. Рядом не было ни врача, ни повивальной бабки.
Через несколько дней после родов Сергей приезжает, чтобы увидеть сына.
Почему нам особенно необходимы близкие в трудные времена? Но Мария в
родильной горячке и практически не помнит этого.
5 января Сергей Григорьевич Волконский был арестован.
После родов Мария Николаевна проболела два месяца. Придя в себя, она
спросила родных о муже. Они долго умалчивали о трагических событиях
декабря 1825 года. Только в начале марта узнала она об аресте Сергея
Григорьевича и уже через два дня сообщала ему: "Я узнала о твоем
аресте, милый друг. Я не позволяю себе отчаиваться… Какова бы ни была
твоя судьба, я ее разделю с тобой, я последую за тобой в Сибирь, на край
света, если это понадобится, – не сомневайся в этом ни минуты, мой
любимый Серж. Я разделю с тобой и тюрьму, если по приговору ты
останешься в ней”.
Мария Николаевна решила ехать в Петербург. Родные отговаривали ее, но
она настояла на своем. Она узнала, что муж содержится в Петропавловской
крепости, добилась свидания с ним и приняла непоколебимое решение
разделить участь мужа, как бы тяжела она ни была. Родственники прилагают
все усилия, чтобы удержать Марию Николаевну от этого шага. Ей не дают
видеться с другими женами осужденных, перехватывают письма, внушают, что
материнское чувство должно одержать верх над супружеским долгом, что
сын больше нуждается в ее заботе, чем муж.
Но в душе Марии Николаевны происходит перемена. До сих пор за каждым ее
поступком стояла воля родителей. Посланное ей испытание словно разбудило
дремавшие в ней недюжинные духовные силы, освободило от чужого влияния
ее незаурядную натуру, требовавшую самостоятельных действий, искавшую
своего пути.
Мария Волконская с сыном Николаем
Мария Николаевна пишет письмо государю с просьбой разрешить ей следовать
за мужем. Николай I дает согласие, одновременно предостерегая об
ожидающих ее в Сибири лишениях. В письме отцу она сообщает: "Мой
добрый папа, вас должна удивить та решимость, с которой я пишу письма
коронованным особам и министрам, но что вы хотите – нужда и беда вызвали
смелость и, в особенности, терпение. Я из самолюбия отказалась от
помощи других. Я летаю на собственных крыльях и чувствую себя
прекрасно”.
Когда разрешение было на руках, Мария хотела попросить своего отца стать
опекуном ее ребенка. В пылу Николай Раевский поднял кулаки над головой
дочери и прокричал: "Я тебя прокляну, если ты через год не вернешься"…
Он был уверен, что дочь едет в Сибирь не из-за любви к мужу, а по
"влиянию Волконских баб, которые похваляли ее геройству и уверили ее,
что она – героиня, и поехала, как дурочка"…
Свекровь Марии Александра Николаевна и ее дочь Софья Григорьевна
действительно уговаривали ее отправиться вслед за мужем. Мать князя
Сергея делала все возможное и невозможное, чтобы в очередной раз спасти
своего сына. Именно она организовала аудиенцию Марии у императрицы Марии
Федоровны. Благодаря чему князя Сергея не повесили, а сослали на
каторгу.
И Николая Раевского, и Александру Волконскую можно понять. Каждый из них
пытался спасти или облегчить участь своего ребенка. Отец Марии, можно
сказать, согласился на отъезд дочери только, если в Сибирь поедет и
свекровь. Как-то Александра Николаевна заявила, что хочет поехать и
повидать сына на каторге.
22 декабря 1826 года Мария уезжает к мужу через Москву, оставив
маленького ребенка на попечение свекрови, не попрощавшись ни с
родителями, ни с братьями, ни с сестрами. В Москве ее родственница
Зинаида Волконская дает званый вечер в честь Марии, на котором
присутствовал и Пушкин. Здесь они свиделись последний раз в жизни ...
Зная любовь гостьи к музыке, Зинаида Волконская пригласила итальянских
певцов, бывших тогда в Москве, много пела и сама. Вслушиваясь в чудные
звуки, наслаждаясь пением, Мария Николаевна просила артистов играть еще и
еще: "Подумайте, ведь я больше никогда не услышу музыки”. Зинаида
Волконская тайно от Марии Николаевны привязала позади ее саней
клавикорды. Обнаружив их, Волконская была счастлива. Многие годы они
будут скрашивать ей долгие сибирские вечера.
Она ехала день и ночь, нигде не останавливаясь. Волконская гордилась
тем, что добралась до Иркутска за 20 суток. Здесь к ней приехал
гражданский губернатор Цейдлер и уговаривал ее вернуться, описывая ужасы
каторжной жизни и тяжесть условий, предъявляемых добровольным
изгнанницам. "Условия я подпишу не читая”, – ответила Мария Николаевна.
Далее ее путь лежал в Благодатский рудник, где находились 8 декабристов,
в том числе и Волконский. Она подписала бумагу, по которой видеться с
мужем ей разрешали два раза в неделю. Тюрьма была расположена у подножья
горы. Она размещалась в старой казарме. Помещение было тесным и низким.
"В первую минуту я ничего не разглядела, так там было темно; открыли
маленькую дверь налево, и я поднялась в отделение мужа. Сергей бросился
ко мне: бряцание его цепей поразило меня, я не знала, что он был в
кандалах. Суровость этого заточения дала мне понятие о степени его
страданий. Вид его кандалов так воспламенил и растрогал меня, что я
бросилась перед ним на колени и поцеловала его кандалы, а потом – его
самого”.
Я только теперь, в роднике роковом,
Услышав ужасные звуки,
Увидев оковы на муже моем,
Вполне поняла его муки.
Он много страдал, и умел он страдать!..
Невольно пред ним я склонилась
Колени – и, прежде чем мужа обнять,
Оковы к губам приложила!..
И тихого ангела Бог ниспослал
В подземные копи – в мгновенье
И говор, и грохот работ замолчал,
И замерло словно движенье,
Чужие, свои – со слезами в глазах,
Взволнованны, бледны, суровы -
Стояли кругом. На недвижных ногах
Не издали звука оковы,
И в воздухе поднятый молот застыл…
Все тихо – ни песни, ни речи…
Казалось, что каждый здесь с нами делил
И горечь и счастие встречи!
Святая, святая была тишина!
Какой-то высокой печали,
Какой-то торжественной думы полна.
Некрасов
Волконская вместе с Екатериной Трубецкой поселилась в крестьянской избе.
"Она была до того тесна, что когда я ложилась на полу на своем матраце,
голова касалась стены, а ноги упирались в дверь. Печь дымила, и ее
нельзя было топить, когда на дворе бывало ветрено; окна были без стекол,
их заменяла слюда”.
Привезенных с собою горничных пришлось вскоре отправить в Россию.
Женщины учились вести хозяйство, стряпать, прибирать комнату. Они
готовили обеды для мужей и их товарищей. Деньги жен декабристов
находились в руках администрации, о каждой израсходованной копейке нужно
было предоставлять отчет начальнику рудников. "Мы ограничили свою
пищу: суп и каша – вот наш обыденный стол; ужин отменили. Каташа
[Трубецкая], привыкшая к изысканной кухне отца, ела кусок черного хлеба и
запивала его квасом. За таким ужином застал ее один из сторожей тюрьмы и
передал об этом мужу… Как только они узнали о нашем стесненном
положении, они отказались от нашего обеда”.
Несмотря на собственное тяжелое положение, женщины стараются помочь
простым каторжанам: покупают материю и шьют им рубашки, чем навлекают на
себя неудовольствие тюремного начальства.
Жизнь Марии Николаевны скрашивали музыка и поездки по окрестностям.
Сибирские просторы она находит впечатляющими и живописными. Ее удивляет и
радует доброе отношение со стороны каторжников простого звания. "Я
находилась среди людей, которые принадлежали к подонкам человечества и
тем не менее относились к нам с большим уважением, более того, они
боготворили меня и Каташу, … а наших заключенных называли не иначе, как
наши князья. Когда же им приходилось работать вместе, то они предлагали
делать вместо них урочную работу; приносили им горячую картошку,
испеченную в золе. Эти несчастные, отбыв срок присужденных им каторжных
работ, большею частью потом делались порядочными людьми, начинали
работать для себя, становились добрыми отцами семейства… Сколько
благодарности и преданности в этих людях, которых мне представляли как
каких-то чудовищ”.
Более полугода провели Мария Николаевна и Екатерина Ивановна в
Благодатском руднике. В сентябре 1827 года они переселяются в Читу, куда
переводят их мужей. Здесь уже живут Александра Григорьевна Муравьева и
Елизавета Петровна Нарышкина. Вскоре приезжают и другие спутницы
изгнанников. Волконская и Трубецкая поселяются в доме вместе с
Александрой Васильевной Ентальцевой. Жены продолжают вести переписку с
родными изгнанников, заботиться о быте заключенных. "Молодая, стройная, более высокая, чем среднего роста, брюнетка с
горящими глазами, с полусмуглым лицом, с немного вздернутым носом, с
гордой, но плавной походкой. За смугловатость ее прозвали "девой Ганга”;
не выказывала грусти, была любезна с товарищами мужа, но горда и
взыскательна с комендантом и начальниками острога”, – писал о Марии Николаевне декабрист А.Е. Розен.
Родственники отказались от Волконской. За все время пребывания в Сибири
Раевские только однажды прислали посылку для Марии. А потом и вовсе
уехали за границу. Они так и не смогли понять поступок Марии, кроме,
быть может, отца и сестер.
Но посылки от свекрови она получала регулярно. Свекровь выполняла даже
самые незначительные просьбы Марии, которые касались ее сына. Так, жена
князя Сергея попросила ее прислать судки, чтобы носить пищу в тюрьму,
различные снадобья и семена для огорода. Эта просьба была тут же
исполнена.
Все посылки от родных распределяли поровну. Вино, которое присылали из
дома проносили тайно в тюрьмы, где и вещи, и книги тоже были общие.
Волконская пишет матери: "Со всеми дамами мы как бы составляем одну семью. Они приняли меня с распростертыми объятиями, так как несчастье сближает".
Следующие три года были крайне трудными для Марии. Это были годы потерь.
В январе 1828 года, находясь на попечении свекрови, умирает их сын
Николенька. В сентябре 1829 года умирает ее отец Николай Раевский,
который только перед смертью назвал свою любимую дочь "самой удивительной женщиной, которую когда-либо знал”. В августе 1830 умирает новорожденная дочь Софья. Но горе не сломило Марию.
1 августа 1829 года с заключенных сняли кандалы. Возможно, это произошло
именно благодаря свекрови. Мария сама ее просила похлопотать. Именно
мать князя Сергея читала государю письмо Марии о том, чтобы поселить ее
вместе с мужем в камере. Как же трудно было свекрови хлопотать за своего
сына перед Николаем I, который всегда хотел забыть о декабристах, но
так и не смог… Государь просьбу Марии вскоре удовлетворил: декабристы
были переведены в Петровский завод и жены поселились вместе с мужьями в
тюрьме."Каждая из нас устроила свою тюрьму, по возможности, лучше; в
нашем номере я обтянула стены шелковой материей (мои бывшие занавеси,
присланные из Петербурга). У меня было пианино, шкаф с книгами, два
диванчика, словом, было почти что нарядно”.
Через год всем семейным сосланным разрешили жить вне тюрьмы. Постепенно все стали возвращаться к обычному укладу жизни.
В марте 1832 года у нее родился сын Михаил, в 1835 году – дочь Елена.
Жизнь Марии Николаевны наполнена заботами о них. Она и кормилица, и
воспитательница, и учительница своих детей.
В 1835 году Волконские были переведены на поселение. В 1837 году они
прибыли в село Урик Иркутской губернии. Мария Николаевна переписывается с
товарищами по изгнанию, помогает им и местному населению, собирает
гербарий, коллекцию минералов. Вкусы супругов весьма различны: Сергей
Григорьевич интересовался сельским хозяйством, любил общаться с
крестьянами. Мария Николаевна осталась светской дамой, хозяйкой салона.
Однако годы каторги не прошли для нее бесследно. "Я совершенно
потеряла живость характера”, – писала Волконская сестре Елене в 1838
году, – вы бы меня в этом отношении не узнали. У меня нет более ртути в
венах. Чаще всего я апатична; единственная вещь, которую я могла бы
сказать в свою пользу, – это то, что во всяком испытании у меня терпение
мула; в остальном – мне все равно, лишь бы только мои дети были
здоровы. Ничто не может мне досаждать. Если бы на меня обрушился свет –
мне было бы безразлично”.
В 1845 году сыну Волконских Михаилу исполнилось двенадцать лет. По
особому ходатайству ему было разрешено поступить в иркутскую гимназию, и
Марии Николаевне позволили переехать в Иркутск. Спустя несколько
месяцев Сергею Григорьевичу также дано право поселиться в Иркутске. Из
своего дома, по словам историка П. Щеголева, Мария Николаевна сделала
центр общественной жизни города; она любила общество и развлечения.
Домашний театр Волконских стал первым театром Иркутска.
Дети были главным в ее жизни. Любовь эта отчасти ослепляет ее. Для того,
чтобы обеспечить им лучшее будущее, удачную карьеру и житейские блага,
которых сама была лишена, она идет на компромиссы. Ради детей она едет с
семьей генерал-губернатора Руперта на Тункинские лечебные воды, чем
навлекает на себя иронические замечания товарищей по изгнанию. "Наш
генерал-губернатор хотя очень учтив и очень обязателен, но ясно и при
всяком случае выказывает, что малейшее сближение с нами ему противно!
Как же нам в свою очередь не быть несколько гордыми”.
В 1849 году сын Михаил оканчивает гимназию и становится чиновником
особых поручений при генерал-губернаторе Н.Н. Муравьеве, что дало
возможность Михаилу Волконскому вырваться из Сибири, побывать в
Петербурге.
Мария Николаевна хлопочет о замужестве дочери. Всю жизнь страдая от
того, что ее выдали замуж без ее согласия, со своей дочерью она
поступает точно также: выдает пятнадцатилетнюю Нелли за преуспевающего
сибирского чиновника Молчанова. Нелли… Только Мария Волконская звала так
свою дочь на английский манер. Все остальные звали ее либо Неля, либо
Елена.
Судьба привела в Иркутск Дмитрия Молчанова, человека небезупречной
репутации, имевшего большое влияние на генерал-губернатора и потому
игравшего не последнюю роль в Иркутске. "Хлопоты ее устроить свадьбу
Молчанова с дочерью можно объяснить тем, что она не считала его дурным
человеком и надеялась, что он будет полезен сыну ее по службе”, – писал
сын декабриста Евгений Иванович Якушкин своей жене. Сергей Григорьевич
был категорически против брака своей дочери и Молчанова. Но в ход было
пущено влияние генерал-губернатора, родственников.
В сентябре 1850 года дочь Марии Николаевны Елена (Нелли) в возрасте 16
лет вышла замуж за Д.В. Молчанова. Брак, на котором настояла Мария
Николаевна, принес ее дочери немало страданий. За лихоимство Молчанов
был отдан под суд, затем тяжело заболел, был разбит параличом, потерял
рассудок. Елена Сергеевна не отходила от мужа, безропотно ухаживала за
ним, говоря: "Он – вся моя жизнь”. Судебное дело тянулось очень долго, он был оправдан за год до смерти (по другим источникам, после смерти).
Второй ее брак тоже оказался коротким: муж умер от чахотки. Лишь третий брак Нелли был счастливым.
Елена Сергеевна Волконская (Молчанова, Кочубей, Рахманова)
Марию Николаевну начинает подводить здоровье. Она обращается с просьбой
на высочайшее имя о поездке в Москву на лечение. Разрешение ей дают с
условием возвратиться в Иркутск после окончания лечения. В 1855 году
Волконская покидает Иркутск, не подозревая, что возвращаться ей не
придется. В 1856 году была объявлена амнистия декабристам.
Нельзя не сказать о том, что Мария Николаевна много думала о восстании
декабристов – событии, перевернувшем ее жизнь, и сумела сделать верные
выводы. "Если бы я смела высказать свое мнение о событии 14 декабря, …
то сказала бы, что все это было несвоевременно: нельзя поднимать знамя
свободы, не имея за собой сочувствия ни войска, ни народа”.
Она смогла оценить нравственное величие его участников: "Я не дерзну
излагать историю событий этого времени, … это сделают другие, а суд над
этим порывом чистого и бескорыстного патриотизма произнесет потомство…
До сих пор история России представляла примеры лишь дворцовых заговоров,
участники которых находили в том личную для себя пользу… Если даже
смотреть на убеждения декабристов как на безумие и политический бред,
все же справедливость требует сказать, что тот, кто жертвует жизнью за
свои убеждения, не может не заслужить уважения соотечественников; кто
кладет голову на плаху за свои убеждения, тот истинно любит отечество”.
После амнистии Волконские живут в Москве. Затем отправляются за границу.
В России Мария Волконская и князь Сергей будут жить в разных имениях.
Она еще успеет съездить вместе с дочерью Нелли на лечение за границу. Но
ничего уже не может ей помочь. Мария Николаевна Волконская умрет раньше
своего мужа - 10 августа 1863 года. Но князь Сергей не сможет приехать
на похороны из-за тяжелой болезни. Через два года не станет и его.
Согласно завещанию, Сергея Волконского похоронят в ногах у жены в селе
Воронки недалеко от Чернигова…
Собакокотокрысjustvitek
95 Квартал. Новогодний 2013 выпуск (братья Шумахеры)heregirl
Посмотрите и покажите другим!!!Lenyr
MERRY CHRISTMAS! ~ Рождественская открытка--wall--
Компактный, но быстрый «Smart»Автожурнал
Компенсация. ТрейлерСмотрите_в_кино